Стихотворения 1883-1887 - Страница 17

К оглавлению

17

На нее мужик усталый из обоза набредет,


Тоже валится, и оба на снегу они лежат,

И барахтаются в шубах, встать не могут и кричат:


«Задавил меня ты, батько!» — «Государыня, прости!»

Что тут делать, — смех и горе! Я спешу к ним подойти,


И бранит меня с улыбкой, и бредет она опять:

«Протопоп ты горемычный, долго ль нам еще страдать?»


«Видно, Марковна, до смерти!» Тихо, с ласковым лицом:

«Что ж, Петрович, — отвечает, — с Богом дальше побредем!»


На санях у нас в обозе, помню, курочка была;

Два яйца для наших деток каждый день она несла.


Чудо-птица! и за деньги нам такой бы не найти.

Жалко, бедную в обозе раздавили на пути.


До сих пор об ней я помню: я привык ее ласкать;

Мы крупу в котле семейном позволяли ей клевать:


Божья тварь! Создатель любит всех животных, как детей;

Он не брезгает, Пречистый, и последним из зверей,


Он из рук Своих питает все, что дышит и живет,

Он и птицу пожалеет, и былинку сбережет.

X

Собрались мы плыть на лодках; кормчий парус подымал;

Из тайги в ту пору беглый к нам бродяга забежал.


Он, дрожа и задыхаясь, пал на землю предо мной

И глядел мне прямо в очи с боязливою мольбой:


«Я скитался диким зверем тридцать дней в глуши лесов,

Сжалься, батюшка, не выдай, скрой от лютых казаков!..»


Вижу — лоб с клеймом позорным, обруч сломанных цепей,

Но прощенья страшно молит взор испуганных очей.


Плачет, ноги мне целует — окровавленный, в пыли:

До чего созданье Божье, человека, довели!..


Я забыл, что он преступник, я хотел его поднять

И как брату, кто б он ни был, слово доброе сказать.


Но жена меня торопит: «Спрячем бедного скорей!..»

И голубка отвернулась, — льются слезы из очей.


Скрыл я миленького в лодке да подушек навалил;

Протопопицу и деток на постелю положил.


Казаки к нам скачут вихрем и с пищалями в руках,

Как затравленного зверя, ищут беглого в кустах.


И кричат нам: «Где бродяга? — уж не спрятан ли у вас?»

«Никого мы не видали, — обыщите наш карбас!»


Ищут, роют, но с постели бедной Марковны моей

Не согнали: «Спи, родная, не тревожься!» — молвят ей, —


«Вдоволь мук ты натерпелась!» Так его и не нашли.

Обманул я их, сердечных. Делать нечего — ушли.


Пусть же Бог меня накажет: как мне было не солгать?

Согрешил я против воли: я не мог его предать.


Этот грех мне был так сладок, дорога мне эта ложь;

Ты простишь мне, Милосердный, ты, Христос, меня поймешь:


Не велел ли ты за брата душу в жертву принести.

Все смолкает пред любовью: чтобы гибнущих спасти,


Согрешил бы я, как прежде, без стыда солгал бы вновь:

Лучше правда пусть исчезнет, но останется любовь!

ХI

Вижу — меркнет Божья вера, тьма полночная растет,

Вижу — льется кровь невинных, брат на брата восстает.


Что же делать мне? Бороться и неправду обличать,

Иль, скрываясь от гонений, покориться и молчать?


Жаль мне Марковны и деток, жаль мне светиков моих:

Как их бросить без защиты; горько, страшно мне за них!


И сидел в немом раздумье я, поникнув головой.

Но жена ко мне подходит, тихо молвит: «Что с тобой?


Отчего ты так кручинен?» — «Дорогая, жаль мне вас!

Чует сердце: я погибну, близок мой последний час.


На кого тебя оставлю?..» С нежной ласкою в очах —

«Что ты, Бог с тобой, Петрович, — молвит, — там, на небесах


Есть у нас Ходатай вечный, ты же — бренный человек.

Он — Заступник вдов и сирот, не покинет нас вовек.


Будь же весел и спокоен, нас в молитвах поминай,

Еретическую блудню пред народом обличай.


Встань, родимый, что тут думать, встань, поди скорей во храм,

Проповедуй слово Божье!» Я упал к ее ногам,


Говорить не мог, но молча поклонился до земли,

И в тот миг у нас обоих слезы чудные текли.


Встал я мощный и готовый на последний грозный бой.

Где ж они, враги Господни, жажду битвы я святой.


За Христа — в огонь и пытку! Братья, надо пострадать

За отчизну дорогую, за поруганную мать!

XII

Смерть пришла… Сегодня утром пред народом поведут

На костер меня, расстригу, и с проклятьями сожгут.


Но звучит мне чей-то голос, и зовет он в тишине:

«Аввакумушка мой бедный, ты устал, приди ко Мне!»


Дай мне, Боже, хоть последний уголок в святом раю,

Только б видеть милых деток, видеть Марковну мою.


Потрудился я для правды, не берег последних сил:

Тридцать лет, Никониане, я жестоко вас бранил.


Если чем-нибудь обидел, — вы простите дураку:

Ведь и мне пришлось не мало натерпеться, старику…


Вы простите, не сердитесь, — все мы братья о Христе,

И за всех нас, злых и добрых, умирал Он на Кресте.


Так возлюбим же друг друга, — вот последний мой завет:

Все в любви — закон и вера… Выше заповеди нет.


1887

УГОЛИНО
Легенда из Данте

В последнем круге ада перед нами

Во мгле поверхность озера блистала

Под ледяными твердыми слоями.


На эти льды безвредно бы упала,

Как пyx, громада каменной вершины,

Не раздробив их вечного кристалла.


И как лягушки, вынырнув из тины,

Среди болот виднеются порою, —

Так в озере той сумрачной долины


Бесчисленные грешники толпою,

17