И вот, когда я шел кустарником дремучим,
Во мраке увидал я груды кирпичей;
Покрыты были мхом расщелины камней,
И плиты поросли репейником колючим.
По шатким ступеням спустился я к реке,
Где арки от мостов и темные громады
Низверженных бойниц чернели вдалеке.
Клубящийся туман окутал анфилады
Разрушенных дворцов и волны, и леса;
И палевой зари желтела полоса
Меж дремлющих столбов гранитной колоннады;
И расстилал залив безжизненную даль,
Едва мерцавшую, как матовая сталь.
То правда или нет, но мнилось, что когда-то
Бродил я много раз по этим берегам:
И сердце дрогнуло, предчувствием объято…
О нет, не может быть, не верю я очам!
В столице молодой все пышно и богато,
Там — жизнь и суета, а здесь лишь дикий бор,
Венчая мертвый прах покинутых развалин,
Уходит без конца в неведомый простор;
И шум его ветвей, торжественно печален,
Доносится ко мне, как грозный приговор:
«Тебя я победил, отверженное племя!
Довольно вам грозить железом и огнем,
Бессильные рабы! Мое настало время,
И снова мой намет раскинул я кругом.
Мои кудрявые зеленые дружины
Я приступом повел с полунощных пустынь
На величавый ряд незыблемых твердынь,
И вот в пыли лежат их жалкие руины!..»
Но шепоту дерев я криком отвечал:
«О нет, неистребим наш светлый идеал!
Надеяться и ждать, любить и ненавидеть,
И кровью истекать в мучительной борьбе,
Чтоб здание веков в развалинах увидеть,
О нет, могучий лес, не верю я тебе!
И смело проложу я путь к желанной цели!..»
А сосны мрачные по-прежнему шумели
И мне насмешливо кивали головой,
И я бежать хотел с безумною тоской,
Но лес меня хватал колючими ветвями,
Как будто длинными костлявыми руками;
И рвался я вперед и, ужасом объят,
Проснулся наконец… С каким порывом жадным
Я бросился к окну, как был я детски рад,
Как стало для меня все милым и отрадным:
И утра бледного сырая полутьма,
И вечный гул толпы на улице широкой,
Свистков протяжный вой на фабрике далекой,
И тяжкий гром колес, и мокрые дома.
Пусть небо надо мной безжизненно и мутно…
Я тех, кого вчера презрением клеймил,
Из глубины души теперь благословил!
О, как поближе к ним казалось мне уютно,
Как просто и тепло я вновь их полюбил!
Август 1884
Тоскуя в клетке, опустил
Орел беспомощные крылья,
Зрачки лениво он смежил
В тупом отчаянье бессилья…
А рядом — мирный уголок,
Где, о свободе не горюя,
С голубкой счастлив голубок,
Целуясь, нежась и воркуя…
И полон дикой красоты,
Порой кидает взор надменный
Орел на ласки той четы,
Ничтожной, пошлой и блаженной.
1884
Пройдет немного лет, и от моих усилий,
От жизни, от всего, чем я когда-то был,
Останется лишь горсть немой, холодной пыли,
Останется лишь холм среди чужих могил.
Мне кто-то жить велел, но по какому праву?..
И кто-то, не спросясь, зажег в груди моей
Огонь бесцельных мук и влил в нее отраву
Болезненной тоски, порока и страстей.
Откройся, где же ты, палач неумолимый,
……………………………………………
Нет, сердце, замолчи… ни звука, ни движенья…
Никто нам из небес не может отвечать,
И отнято у нас святое право мщенья:
Нам даже некого за муки — проклинать!
1885
…Он сидел на гранитной скале;
За плечами поникли два темных крыла.
А внизу между тем на далекой земле
Расстилалась вечерняя мгла,
И как робкие звезды в прозрачной тени,
В городах в этот час зажигались огни.
И сидел он и думал: «Как счастливы те,
Кто для сна в этот миг могут очи сомкнуть!
Только мне одному никогда не уснуть:
Повелитель миров на немой высоте
С безграничною властью моей, —
Я завидую участи жалких людей,
Я завидую тем, кто ничтожен и слаб,
Кто жестокому небу послушен, как раб,
Кто над грудами золота жадно поник,
Кто безумно ликует над жертвой в крови,
Кто в объятьях блудницы забылся на миг,
Кто вином опьянен, кто отдался любви, —
Только б чем-нибудь скорбные думы унять,
Только б мертвую скуку в груди заглушив,
Охватил бы всю душу могучий порыв,
Только б боль от сознанья могла перестать:
Эта боль хуже всех человеческих мук!
Исчезают миры, пролетают века,
Но сознанье мое — заколдованный круг,
Но темница моя — роковая тоска!
Я могу потушить миллионы планет, —
Но лишь сердца в груди я убить не могу:
От него в целом мире спасения нет,
От него я напрасно бегу.
Вечно все до последнего атома знать —
Формы, звуки, движенья, цвета —
Знать, какой вопиющий обман красота
И что кроме обмана нам нечего ждать,
Что за ним — пустота!..
И нельзя умереть, позабыться, уйти,
Ни забвенья, ни мира нигде не найти!
Смерти, смерти!»…
И в грозный, далекий предел,
Где лишь хаос царит, где кончается мир,
Сквозь мерцающий синий эфир
Он, как черная туча, стремглав полетел.
Но напрасно руками он очи закрыл
И роптал, и метался, — забвения нет: